Первая жертва пасхальной лихорадки - наша толстая кухарка Хая.Она принимается носиться выпучив глаза сразу после Пурима. Тусклых будней она не замечает, поглощенная одной заботой: соблюсти весь обряд Пасхи.
Суета начинается с самого утра. Хая гонит нас из столовой.
- Ну-ка дети, хватит рассиживаться! Быстро доедайте и марш отсюда! Маляры пришли!
- Маляры уже? Да ты знаешь когда Пасха? До тех пор еще Мессия успеет прийти! - огрызаются братья.
- Вот именно! Для Мессии и надо все побелить и покрасить! А вы бы чем языком молоть, лучше помог ли бы отодвинуть шкафы.
- Шкафы?
И всего-то? Какие пустяки! Ай да Хая - а больше ничего не придумала? Да их с места не сдвинуть!
Мы толкаем шкаф все вместе и он начинает поддаваться. Там внутри висят вперемешку черные костюмы и платья, папина шуба, мамино лисье манто, точнее - ротонда. Длинные ворсинки меха щекочут и покалывают другую одежду. При каждом толчке шкаф скрипит, стонет и оставляет белые царапины на паркете.
- Ай! Остановитесь, хватит! - кричит один из братьев.
- Видишь Хая, что случилось по твоей милости? Ножка подкосилась. Как теперь будем двигать обратно?
- Господи помилуй, я то что могу сделать? Надо же переклеить обои!
- Ты бы сходила спросила у раввина! Может, надо отодвигать не шкафы, а стены?
Братья берутся за следующий шкаф.
- Ишь, умник сыскался, да молоко-то на губах не обсохло. Ничего-ничего! У меня в одной пятке ума побольше, чем в ваших дурных головах, вместе взятых. У раввина спросить, как же! Надо бы у него сперва спросить, как это в еврейском доме заводятся такие безбожники!
Двое маляров, белые с ног до головы. Ботинки, волосы, щеки, брови - все, как снегом, засыпано известкой. У одного на плече лесенка, в руке - ведро с краской. Другой еле держит в охапке длинные рулоны обоев. Вскоре маляры захватили весь дом. Один забрался на лестницу и драит карнизы, другой влез на стол и скребет потолок - старая побелка сыплется ему на голову. Один приступил к потолку. К нему подключился второй, и руки с кистями размашисто заходили, словно птичьи крылья.
На очереди стены. Как яростно маляры на них накидываются. Старые обои шумно падают на пол, осыпается штукатурка. На голые, ободранные стены жутко смотреть. Под ногами все заляпано белилами, валяются бумажные полосы в цветочек. Они намокают, их рвут, топчут ногами. Вместо старых наклеивают новые полотнища, с другими цветочками.
Обои топорщатся, вздуваются, не хотят приставать к стенам. Маляры разглаживают их влажными тряпками, и пузыри исчезают.
В принципе, ничего принципиально нового здесь нет, более того, похожие картины и сегодня (т.е. вот буквально в эти дни) можно наблюдать во многих еврейских домах. Однако с учетом времени описываемых событий (дореволюционный Витебск) из этой истории мы учим, по меньшей мере, две вещи.
1. В отличие от многих иудейских психозов и обсессий, "пасхальный синдром", связанный с квасным, возник еще в стародавние времена, в самом традиционном обществе, а не в качестве реакции на его крушение. (Для тех, кто не в танке: с точки зрения закона, ничего из перечисленного в отрывке делать НЕ НУЖНО).
2. Как и сегодня, инициатива довольно часто шла не сверху, а снизу.
И в связи с этим в очередной раз возник вопрос, волнующий меня уже давно: почему именно Песах стал праздником еврейского ригоризма, переходящего в паранойю? Чем отличается эта ночь от всех прочих ночей?
У кого-нибудь есть какие-то мысли?