Я открыл Рождество за два года до Америки. В нем не было ничего ни религиозного, ни — даже — традиционного. Мы его себе придумали как семейный праздник с диссидентским акцентом и вкусной едой. Хотя все вокруг считали Новый год единственной приличной датой в советском календаре, нам этого было мало. Не желая пить под куранты, чокаясь с Брежневым, мы решили отмечать Рождество по западному календарю, видя в нем сакральный акт гражданского неповиновения — с елкой, подарками, жареным гусем, фаршированной рыбой, но без гостей, которые в остальные дни редко покидали наш дом. Рождество стало частным, почти тайным торжеством, которое мы украсили импровизированными ритуалами, еще не догадываясь о том, как его, собственно, празднуют на настоящем, а не прибалтийском Западе.
Каким же тяжелым было наше разочарование, когда, оказавшись в Нью-Йорке накануне первого Рождества в свободном мире, мы выяснили, что в том районе Бруклина, где мы сняли светлый подвал с мезузой и окнами во двор, живут только ортодоксальные евреи. Вокруг нас было 14 конкурирующих синагог и ни одного елочного базара.
— В день ихнего Рождества, — поучали нас новые соседи, — хорошие евреи Бруклина ходят в кино, а плохие не живут в Бруклине.
Мы были евреями сомнительными и без елки жить не могли. Дождавшись раннего вечера, чтобы не огорчать старожилов, подаривших нам кипу, испорченный телевизор и мешок потертых галстуков, мы с братом отправились на вылазку к афроамериканцам. Черная Америка тогда еще не открыла Кванзу и отмечала тот же праздник, что и мы. Вернувшись с добычей в еврейский район, мы закутали елку в снятые с себя пальто и потащили к себе, прижимаясь к домам и сторонясь фонарей. Со стороны легко было подумать, что мы несем труп, но за репутацию было поздно беспокоиться, так как соседи уже все равно не ждали от нас ничего хорошего.
В общем, христиан, живущих по юлианскому календарю - с праздником.