Из всех более или менее известных русских революционеров путь от нигилизма до веры, от альтруизма до христианской любви, от бунта до преображения прошел лишь один – член Исполнительного комитета «Народной воли» Лев Тихомиров...Исаак Штейнберг не дошел, как Лев Тихомиров, до веры, но дошел до покаяния, до исповеди.
При этом до этого в книге неоднократно упоминаются и даже цитируются Окаянные дни Ивана Бунина, который прямым текстом пишет:
Коган рассказывал мне о Штейнберге, комиссаре юстиции: старозаветный, набожный еврей, не ест трефного, свято чтит субботу...
Может быть, просто слухи. Нет, вот свидетельство Романа Гуля, относящееся уже к 20-м годам (аз, многогрешный, в свое время цитировал его в статье-рецензии о евреях в русской эмиграции):
“Скифы” прибыли в Берлин в 1921 году во главе с бывшим наркомюстом И.Штейнбергом и А. Шрейдером. Въехали они в Берлин шумно, с хорошими деньгами, и сразу — на широкую ногу! — открыли большое издательство, назвав его “Скифы”.
Странно, что эта группа “скифов” состояла почти вся из евреев, которые по своему национальному характеру, я думаю, ни к какому “скифству” не расположены. Больше того, бывший наркомюст И.Штейнберг был ортодоксальный, религиозный еврей, соблюдавший все обряды иудаизма.
А вот - воспоминания брата наркома, о временах первой русской революции:
Ордер на его освобождение прибыл в Москву в первый день Шавуот, когда нельзя писать, и он отказался заполнить бланк. Родители отправились из Лефортово пешком к трем алахическим экспертам (Б. Вишняку, И. Гавронскому и Р. Гоцу), чтобы те вынесли постановление, разрешающее сыну писать, те согласились считать такой акт пикуах-нефеш, спасением души, и родители вторично шагали из центра Москвы в Лефортово, чтобы доставить это постановление сыну. Только тогда он заполнил бланк и покинул тюрьму, просидев в ней лишних 3 дня.
(Очень интересно, кстати, что это за Р. Гоц - уж не Рафаил ли Гоц, отец двух знаменитых братьев-эсеров?)
И, наконец, мемуары самого Штейберга о тех же временах (в свое время видел их в первом послеперестроечном двухтомнике Л. Шестова - кажется, последнем философском сочинении, которое я осилил):
Я повел Шестова в ресторан "Perkeo", названный по имени знаменитого пфальцского шута, и тут же вынужден был объяснить, что по религиозным причинам участвовать в обеде по-настоящему не могу. Лев Исаакович уставил на меня свои почти круглые серо-голубые глаза из-за обширного меню, слегка нахмурился и вдруг положил руку на мой локоть: "Знаете, кто был бы рад познакомиться с вами? Мой отец. Он сразу бы сошелся с вами, а я не могу. В противоположность Фейербаху и всем материалистам я думаю, что человек не есть то, что он ест. На этом основываться - опасно...
В общем, очень жалею, что практически ничего не читал об этом явно незаурядном человеке. Был правда, очерк Андре Неера, вошедший в его книгу o возвращенцах. Но было это двадцать лет назад, к тому же, сколь помнится, текст был скорее эмоциональным, чем информативным.