Книжка Алексея Волынца Оленья кавалерия или смерть от кота своего… хороша не только тем, кто легким приятным языком сообщает много интересных фактов о не самых известных (по крайней мере, мне) эпизодах русской истории - колонизации восточных районов Сибири. Но и тем, что с помощью этих фактов можно задавать неудобные вопросы некоторым прогрессивным современникам, например, обличителям страшного ужасного колониализЬма.
Ибо, с одной стороны, Волынец честно пишет: покорение Сибири было чисто колониальным проектом, никакого "бремени белых" русские не несли, их интересовала только "рухлядь", сиречь меха. Поэтому, обнаружив местное население, его немедленно обкладывали ясаком (меховой данью), а если население ясак давать не хотело (что случалось довольно-таки часто), или начинало возмущаться (регулярными) злоупотреблениями при его сборе - проблему решали "ратным обычаем", иногда с большими жертвами среди туземцев.
В общем, сплошной колониализЬм и эксплуатация. Но есть нюанс(с): как убедительно показывает Волынец, с приходом русских для сибирских народов ничего принципиально не изменилось! Поскольку и до этого они охотно и регулярно изгоняли и резали друг друга, порой гораздо более жестоко, чем пришельцы (которым истреблять и изгонять как раз резону не было, скорее наоборот).
Вот, например, эпизод из истории предков коряков и юкагиров, случившийся еще до прихода русских:
Первопроходцев ждала «Гиллэн-вээм» или «Ольховая речка», как на корякском языке издревле именовалась река Алдан. Дело в том, что за несколько поколений до появления русских, здесь оказались другие первопроходцы – двигавшиеся с юга кочевые племена якутов и эвенов. Они с боем оттеснили к северу прежних обитателей этих краёв, «палеоазиатские племена», как называют современные учёные предков коряков и юкагиров.
А вот история более поздняя, когда русские уже вовсю колонизировали восточную Сибирь:
К внутренней раздробленности корякских племён добавлялись постоянные войны с соседними народами. На севере, у берегов реки Анадырь коряки сталкивались с воинственными чукчами. На западе, у берегов Колымы, враждовали с юкагирами. На Камчатке воевали с ительменами-«камчадалами», а севернее современного Магадана три века назад шла долгая война коряков с эвенами-«тунгусами».
Все эти первобытные войны навсегда остались в фольклоре коряков. Даже записанные в середине XX века, спустя три столетия, типичные предания рассказывают о набегах и резне. Например рифмованное сказание с характерным названием «Истребление карагинцев» повествует о том, как коряки-«алюторцы» воевали с ительменами-«карагинцами», обитавшими у северо-восточного побережья Камчатки на острове Карагинском: «Жили-были карагинцы, собачьи люди, свой собственный язык имели…Давай нападем на карагинцев, захватим изобилующее зверьём место… В конце концов уничтожили карагинских воинов, затем все карагинские женщины стали биться, так как их мужья были перебиты. Наконец остались одни только детишки, истребили островитянское население. Кончили биться. Теперь мы, уничтожив карагинцев, начнём на ту землю ездить охотиться на моржей…»
Чукчи, кстати, были тогда самым отмороженным племенем восточной Арктики (и, кстати, единственным, кого русским не удалось покорить силой).
Жестокость и доблесть считались желанным и неотъемлемым качеством мужчины-чукчи, который должен был жить, прежде всего, воином. Воином, побеждающим и обирающим соседние народы. Любое насилие в набегах на чужаков считалось правильным и необходимым. Чукотский фольклор того времени прямо и откровенно рассказывает именно об этом. Например, в чукотском предании «Эленди и его сыновья» главный герой после удачного выстрела из лука, сделанного его малолетним сыном, с гордостью и удовлетворением констатирует: «Ого! Вот я создал будущего насильника, грабителя чужих стад, воина я создал. Я – хороший человек»., и т.д.
В общем, при чтении всего этого возникает неизбежный вопрос: чем русский (ну, или вообще европейский) колониализм хуже? Почему туземцам захватывать чужие земли или устраивать резню было норм, а русским (и другим европейцам) ужас-ужас-ужас? И, соответственно, н является ли в современный антиколониальный дискурс - лицемерием, двойными стандартами и даже расизмом?
Тем более, что и сами аборигены время от времени однозначно считали "европейцев" и их влась меньшим злом:
В обмен на подати «служилые люди» русского царя не только заводили привлекательную торговлю, но и гарантировали защиту от набегов соседних племён. Междоусобные войны были бичом северной жизни, и в ряде случаев уплата дани русским становилась предпочтительнее независимому существованию под ударами столь же первобытных соседей.
Именно так «под руку» московского царя перешли многие роды коряков и юкагиров, страдавших от постоянных грабительских набегов чукотских племён. Фактически меховую дань в русскую казну эти люди, жившие между Колымой и Камчаткой, обменивали на безопасность от боевитых чукчей.
Поскольку аз, многогрешный, явно не первый, кто об этом задумался, буду рад интересным ссылкам, в том числе с ответами сторонников и адептов.
Ну и чтобы два раза не вставать - еще одна цитата из книги, так же имеющая непосредственное отношение сразу к нескольким популярным современным дискурсам:
Чукчи тогда отличались среди иных народов Дальнего Востока небывалой боеспособностью и размахом грабительских набегов. В 1742 году командовавший походами против «немирных чукоч» якутский воевода Дмитрий Павлуцкий, понимая всю сложность войны с таким противником, принял ряд мер, исходя из привычной русским людям психологии.
В частности, он запретил своим солдатам и казакам любые половые контакты с пленными чукотскими женщинами. Воевода Павлуцкий учитывал привычный ему европейский менталитет – понимая, что всякого противника ожесточает и заставляет упорнее сражаться любое посягательство на его женщин. Но, поведя своих бойцов вглубь Чукотки, он натолкнулся не только на костяные стрелы и копья чукотских воинов, но и на совсем иную половую мораль…
В том походе русские солдаты и казаки захватили немало чукотских пленниц. Однако женщины первобытной Чукотки веками жили в условиях постоянных набегов и межродовых столкновений – в их первобытном сознании война с людьми ничем не отличалась от охоты на зверей. Они явно воспринимали борьбу русской власти с их непокорными мужьями именно как очередную охоту, просто очень большую. Поэтому чукотские пленницы, в соответствии с привычными им традициями, были совсем не прочь отдаться своим пленителям, как более удачливым охотникам.
В итоге строгий приказ воеводы Павлуцкого не насиловать и не вступать ни в какие близкие контакты с пленницами вызвал их законное возмущение. Как вспоминал очевидец: «Пленные чукоцкие женщины, и девушки пришли в такое негодование, что осыпали русских солдат и казаков презрительными словами и говорили, что они не настоящие мужчины…»
P. S. Кстати, котик в названии книги тоже не для красного словца. Так что если кому-то интересно, обращайтесь в комментах.
P.P.S. Поскольку автор пребывает под запретом, тот, кто даст ссылку в Мордокниге (с отсылкой на мой фейсбук), тем самым внесет вклад в борьбу за свободу слова.