
За книгу Чупрининa : Оттепель: События. Март 1953 - август 1968 года, которую рекомендовал уважаемый
Прежде всего, осознаешь, какой ценой был достигнут последний в истории русской культуры ренессанс (Бронзовый век?), начавшийся после смерти Сталина - какое колоссальное сопротивление приходилось преодолевать едва ли не для каждого шага вперед, причем не только для какого-нибудь "Ивана Денисовича", но и, например, для издания Хемингуэя:
В 1962 году по распоряжению Идеологической комиссии ЦК КПСС Издательство иностранной литературы опубликовало роман ["По ком звонит колокол"]без купюр, но так называемым «закрытым изданием», распространявшимся по специальному списку, для чего каждый экземпляр нумеровался.
Вскоре после этого с просьбой о разрешении на публикацию в ЦК КПСС почти одновременно обратились главные редакторы журналов «Иностранная литература» А. Чаковский (5 июля) и «Новый мир» А. Твардовский (7 июля). Их письма были рассмотрены, но роман под редакцией К. Симонова и с его вступительной статьей было решено издавать не в журналах, а отдельной книгой в Гослитиздате. Однако в 1963 году готовый набор романа был рассыпан, ибо – цитируем записку секретаря ЦК КПСС Л. Ф. Ильичева – лидер испанских коммунистов Д. Ибаррури заявила, что «роман Хемингуэя антикоммунистический и антинародный, в котором фашизм представлен в розовом свете, а республиканцы изображены клеветнически».
Сорвались и попытки опубликовать роман, предпринимавшиеся алмаатинским журналом «Простор» в 1965 году и ташкентским журналом «Звезда Востока» в 1967 году. Так что в конечном итоге публикация романа состоялась лишь в 1968 году в третьем томе собрания сочинений Хемингуэя, выпущенного издательством «Художественная литература».
Хотя отечественных авторов благопопечительное начальство, разумеется, тоже не забывало:
21 апреля 1967. Начальник Главлита П. К. Романов направляет в ЦК КПСС записку, в которой, в частности, говорится:
В угоду определенным тенденциям печатаются и рекламируются малозначительные, а подчас и идейно ущербные произведения таких писателей и поэтов, как М. Булгаков, О. Мандельштам, Б. Пильняк, И. Бабель, А. Белый, Н. Гумилев, Б. Пастернак.
А во-вторых, становятся отчетливо видны два главных результате Оттепели: в означенную эпоху более менее достойные и талантливыеж люди делают чем дальше, тем меньше мерзостей и подлостей (водоразделом, пожалуй, стало "дело Пастернака"). А во-вторых, даже весьма одиозные личности время от времени начинают творить добро. То Сурков всячески способствует изданию Ахматовой, или напишет: "Надо знать и Цветаеву, и Мандельштама, и Хлебникова, и Пастернака. Они талантливые люди и внесли свою лепту в обогащение русской поэзии". То Михалков (Михалков!) ходатайствует о "о пожизненной выплате авторского гонорара вдове Михаила Булгакова – Елене Сергеевне или "реабилитации актрисы Зои Федоровой"..., и т.д.
Чем это объясняется, думаю, вполне понятно: Софья Власьевна ощутимо ослабила хватку, оставив подданным гораздо больше относительно безопасного пространства. Есть огромный соблазн объяснить этим же упомянутый "Бронзовый век". Но, увы, мешает одно обстоятельство: после 91, когда свободы стало вообще сколько хочешь, ничего подобного не повторилось, скорее наоборот.
В общем, книгу, ИМХО, будет полезно прочесть даже тем, кто достаточно в теме.
Ну и на десерт - отрывок из стенограммы обсуждения одной постановки 1960 года. Название пьесы и имя автора, по традиции, оставляю для мини-свояка, хотя, мне кажется, это достаточно просто: (UPDATE: действительно просто; в комментах уже есть ответ)
О. Ефремов. «Считаю: за спектакль в том виде, в котором он сейчас у нас идет, мы действительно не можем отвечать. Двусмысленность его в том, что по внешней линии, по некоторым нарочитым репликам, неорганичным, я считаю, для этой сказки, – спектакль направлен против гитлеровской Германии; с другой стороны, зрители узнают в героях спектакля свои пороки, недостатки. С этой точки зрения пьеса вызывала у нас сомнения с самого начала, но мы думали, что, усилив антифашистскую направленность пьесы, мы сумеем верно адресовать спектакль. Теперь по реакции зрительного зала мы видим, что произошло обратное.
Предлагаю: убрать из пьесы все антигитлеровские реплики, чтобы наш спектакль в конечном итоге был сказкой – аллегорией, где сказочное королевство без вульгарных точных указаний времени и места, специальная форма – жанр, при котором зритель непосредственно видит критику присущих нам <…> недостатков, как-то: лицемерие, подхалимство, ложь, трусость, бюрократизм и т. д. – всего того, что мешает нам жить <…> Безусловно, многие из этих пороков есть последствия недавнего культа личности. Но я считаю – критиковать их надо, полезно, необходимо».
Т. Щербаков: «Считаю, что о наших недостатках нужно говорить, но делать это нужно с доброжелательных позиций, в форме веселой театральной сказки».
Кваша: «Нам не нужно ставить пьесу против культа личности, а это есть в материале и в нашем спектакле. Этот вопрос устарел, и бестактно было бы муссировать его».
Толмачева: «Я согласна с т[ов.] Квашой. Мы ни в коем случае не должны задавать в спектакле вопрос о культе личности. Это большой вопрос нашего времени, слишком много об этом говорилось, слишком много мы пережили».
Т[ов]. Иванова: «Я согласна с т[ов]. Квашой, [что] чем меньше мы будем задевать вопрос культа личности, тем лучше и здоровее будет спектакль».
Кваша: «Нам не нужно ставить пьесу против культа личности, а это есть в материале и в нашем спектакле. Этот вопрос устарел, и бестактно было бы муссировать его».
Толмачева: «Я согласна с т[ов.] Квашой. Мы ни в коем случае не должны задавать в спектакле вопрос о культе личности. Это большой вопрос нашего времени, слишком много об этом говорилось, слишком много мы пережили».