Новый год Новым годом, а хорошие книжки никто не отменял. Небольшой отрывок из недавно прочитанной монографии Майкла Ходарковского Степные рубежи России. Как создавалась колониальная империя. 1500-1800 , рассказывающем об одном не самом известном эпизоде из истории взаимоотношений традиционных российских конфессий:
Правление Елизаветы Петровны (1741–1762) стало периодом одного из самых яростных натисков на религиозные верования нехристиан. Вместо обучения христианской доктрине правительство сделало упор на использование силы и законодательные акты. Центром миссионерской деятельности стала Казанская губерния, которая, по словам отца Дмитрия Сеченова, первого руководителя Конторы новокрещенских дел, «составляла яко центр в средине всех иноверческих жилищ юговосточной России»[537].
Приказы разрушать мечети и силой переселять нехристиан указывали на новые усилия по форсированию процесса обращения в христианство. С особенным энтузиазмом внедрял подобные меры казанский епископ Лука Конашевич. В 1743 году правительство приказало снести 418 из 536 мечетей в Казанской губернии. Остальные 118 мечетей оставили в покое, поскольку они были построены до завоевания Казани и власти боялись, что их снесение приведет к народному восстанию. В других волжских губерниях было дозволено иметь не больше одной мечети на деревню и только в том случае, если в деревне было не менее 200–300 душ населения и это население было исключительно мусульманским[538].
Власти по-прежнему считали одной из важнейших своих задач предотвращение распространения ислама и препятствование мусульманским богослужениям. В 1756 году правительство внесло свой вклад в мрачную деятельность Конторы. Кроме мечетей, разрушенных в Казанской губернии, было уничтожено 98 из 133 мечетей в Тобольской провинции и 29 из 40 мечетей в Астраханской губернии[539].
Помимо серии указов, поощрявших крещение иноверцев, правительство использовало для той же цели российскую судебную систему, а также военную службу. Преступники, признанные виновными в мелких преступлениях и даже, с 1741 по 1760 год, в преступлениях, караемых смертной казнью, получали помилование, если обращались в христианство, в то время как нехристиане, принимавшие ислам, а также обращавшие их мусульмане несли тяжкие наказания. Рекруты-иноверцы, переходившие в христианство, освобождались от военной службы, а те нехристиане, которых забирали вместо них, оказывались в русской армии под дополнительным давлением со стороны священников, желавших их обращения[540].
Когда власти приняли решение формализовать процедуру обращения мусульман, за этим, вероятно, стояло желание избежать дипломатической конфронтации с Османской империей[541]. Указ 1750 года гласил, что иноверцев нельзя крестить, не получив от них предварительно добровольной письменной петиции. Формуляр петиции был подготовлен заранее, и в него было достаточно вставить свое имя. Проситель-мусульманин должен был заявить, что Мухаммед – «самый студный и лживый пророк и предтеча антихристов, тако ж и закон его (Коран или Алкоран названный) есть самый же лживый, богомерзкий же и богопротивный», и подтвердить, что он «с истинною совестию возжелал прияти ту христианскую спасительную веру и пребыти в ней до скончания моея жизни непоколебимо и непревратно». Формуляры, предназначавшиеся для язычников, были существенно короче: по всей видимости, было решено, что язычникам нет нужды долго проклинать своих идолов и восхвалять добродетели христианства[542].
Справедливости ради, о качестве миссионерской работы никаких сомнений не было ни у светских наблюдателей, ни, что самое главное, у духовных властей:
Итог российской проповеди среди ее нехристианских подданных подвел князь Михаил Щербатов. Его не удивляла приверженность нехристиан своим природным верованиям, совершенно естественная, по его словам, в ситуации насильственного крещения. Он подверг яростной критике Русскую православную церковь, заявив, что:
…духовной российский чин ‹…› не брал труда их сперва научить, ниже знающих их язык к ним проповедовать посылать, но токмо так, как в баню, так их ко крещению водили, и дав им крест, которой они, по грубости своей, неким талисманом почитают, образ, который они чтят за идола, и запрет им есть мясо по постам, чего они не исполняют, а духовный чин и благочинные из онаго берут с них за сие взятки. Впрочем, не приняли труда ни Священного Писания на их язык перевести, ни священников оному изучить, чтобы им его толковать[554].
В то же самое время, когда князь Щербатов указывал на причины, помешавшие Церкви добиться искреннего обращения нехристиан, Амвросий Подобедов, недавно ставший архиепископом Казанским, просто констатировал факты, сообщая Синоду о положении в своей епархии: «Обращая по долгу служения своего внимание на епархию, мне вверенную, нахожу, что живущие в ней непросвещенные инородческие племена чуваш и черемис не имеют не только не достаточного, но и малого понятия об истинах веры, к которой приведены они святым крещением»[555].
Впрочем, результатов миссии никто, разумеется, отменять не стал. Так что и через сто лет потомки тогдашних новокрещенов оставались важным источником доходов для низшего полицейского начальства и духовенства, о чем в свое время писал Герцен:
Финское население долею приняло крещение в допетровские времена, долею было окрещено в царствование Елизаветы и долею осталось в язычестве. Большая часть крещеных при Елизавете тайно придерживается своей печальной, дикой религии[162].
Года через два-три исправник или становой отправляются с попом по деревням ревизовать, кто из вотяков говел, кто нет и почему нет. Их теснят, сажают в тюрьму, секут, заставляют платить требы; а главное, поп и исправник ищут какое-нибудь доказательство, что вотяки не оставили своих прежних обрядов. Тут духовный сыщик и земский миссионер подымают бурю, берут огромный окуп, делают «черная дня», потом уезжают, оставляя все по-старому, чтоб иметь случай через год-другой снова поехать с розгами и крестом.
У того же Герцена есть красочный рассказ о дальнейшей миссии среди черемисов-язычников. Но это дело известное, да и мы, кажется, об этом писали. Поэтому - в комментах.
