Две, так сказать, "транспортные" истории из дочитанной книги Игоря Волгина "Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 года" (весьма интересной и прекрасно написанной.
По случайному совпадению, героями обеих историй стали Николаи. В первом случае это был Николай Момбелли, активный участник кружка Петрашевского:
Н. А. Момбелли описывает в своем уже известном нам дневнике любопытный случай, приключившийся с ним зимой 1844 года. Во втором часу ночи, возвращаясь из поздних гостей, автор дневника тихо брел по пустынному Загородному проспекту. Падал редкий снег. Элегически настроенный поручик думал "о суете мирской, о ничтожности нашего земного существования". Его высокие думы прервал одинокий извозчик, который "жалостливым тоном" стал умолять Момбелли, чтоб тот нанял его. Поручик указал назойливому вознице, что не нуждается в его услугах, ибо желает пройтись. Однако извозчик ("дюжий парень лет 18 или 19; ни бороды, ни усов не видно еще") не оставлял своих просьб. Он стал уверять потенциального седока, "что сделает для меня все, чего только пожелаю, что останусь им доволен, что он угодит уж мне и т. п.". Несколько удивленный Момбелли, "не поняв дела", естественно, поинтересовался, что молодой извозчик имеет в виду. После долгих экивоков (собеседник не желал подъезжать ближе) следует неожиданная (во всяком случае, для Момбелли) развязка: "Извозчик тоже остановил лошадь и с своего места с середины улицы произнес вполголоса следующую гнусную фразу: "Не хотите ли в ж...?"" "Подобная пакость,- замечает Момбелли,- сначала сильно поразила и рассердила меня". Но природная любознательность берет все-таки верх. Поручик вступает в беседу с необычным простолюдином (по имени Василий) и выясняет при этом, что "мужеложству научили его офицеры еще в деревне лет 5 назад, и они же посоветовали ему отправиться в Петербург промышлять этим товаром".
Что подобным образом в Петербурге промышляли солдаты, аз, многогрешный, в свое время читал (правда, про более поздние времена). А вот про извизчиков как-то не доводилось.
Кстати, тот же Волгин напомнил тот факт, который в свое время прошел мимо моего внимания, хотя "Записки из мертвого дома" я, разумеется, читал, причем в довольно зрелом возрасте - что другой член кружка петрашевцев стал первым, кто затронул в русской литературе одну тему.
В "Записках из Мертвого дома" изображен "один молодой арестант, чрезвычайно хорошенький мальчик" - некто Сироткин. Он, как признается повествователь, возбудил в нем "особенное любопытство". "Глаза у него были голубые, черты правильные, личико чистенькое, нежное, волосы светло-русые". Сироткин кроток и инфантилен: не пьет, не играет в карты, ни с кем не ссорится, "глядит же на вас как десятилетний ребенок". При этом он любит полакомиться калачиком или пряничком; с удовольствием "показывает" себя в подаренной ему кем-то из его доброжелателей красной рубашке. "Ремесла он не имел никакого, но деньги добывал хоть понемногу, но часто". Над Сироткиным посмеивается (впрочем, весьма добродушно) вся каторга. При криках одобрения и с неподдельным талантом он исполняет женские роли в каторжном театре. "Очень мил",- говорит о нем повествователь тоном завзятого театрала: как будто речь идет о балеринах Мариинки.
Читателю сообщается, что людей, подобных Сироткину, было в остроге "человек до пятнадцати" и что, "если позволят обстоятельства", автор еще вернется ко "всей этой кучке". Но, судя по всему, обстоятельства не благоприятствовали. Слово "опущенные" еще не вошло в русский блатной язык. Да и в "официальной" литературе явление пока не описано. (В свою очередь "официальное" литературоведение тоже предпочло его не заметить. Даже К. Мочульский, который, по свидетельству современника, "прошел через тяжелый путь гомосексуализма", в своей зарубежной книге о Достоевском не затрагивает проблемы, хотя с теплотой отзывается о Сироткине.)
Каторжная проституция, преследуемая начальством, изображена в "Мертвом доме" не только в отталкивающих фигурах так называемых "суфлер" (как они именуются на острожном жаргоне) - Чекунды и Двугрошовой, но и в привлекательном образе того, с чьей помощью "любители прекрасного пола прибегают к другим средствам, совершенно безопасным".
Сироткин, "существо загадочное во многих отношениях",- прежде всего жертва: его место - в ряду "униженных и оскорбленных". Среди тех, кто пользуется его добротой (или, как выражается Достоевский, с ним "дружен"), встречаются существа не столько загадочные, сколько ужасные. "Мне иногда представлялось,- говорит рассказчик об одном из них,- что я вижу перед собой огромного, исполинского паука, с человека величиною". Этот "исполинский паук" (насекомое, которое у Достоевского - символ жестокого сладострастия) - татарин Газин, в чьем портрете отчетливо различимы черты сексуального маньяка, точнее - садиста-педофила. "Рассказывали тоже про него, что он любил прежде резать маленьких детей, единственно из удовольствия: заведет ребенка куда-нибудь в удобное место; сначала напугает его, измучает и, уже вполне насладившись ужасом и трепетом бедной маленькой жертвы, зарежет ее тихо, медленно, с наслаждением".
Кстати, писал ли об этом до революции кто-то еще? По крайней мере, Чехов и Дорошевич, побывавшие на Сахалине, этой темы, сколь помнится, не затронули, хотя о женской проституции писали много.
Ну а вторая история произошла с самим государем Николаем Павловичем, во время торжественного открытия железной дороги Петербург-Москва:
При переезде через речку Веребье, там, где самый внушительный из мостов достигал двухсот семидесяти пяти саженей в длину, граф Петр Андреевич задумал устроить показательный смотр.
Сановная публика (а в поезде находилась по преимуществу таковая) столпилась у края насыпи, сооруженной по всем правилам строительного искусства. Император взмахнул платком. Но, к изумлению свиты (и ужасу графа), исходивший паром локомотив так и не смог тронуться с места.
Происшествие оказалось чисто национального свойства.
Желая потрафить начальству, дорожный мастер решил превозмочь самою натуру. Он выкрасил неприглядные с его точки зрения (а проще говоря, ржавые) рельсы масляной краской: она еще не успела просохнуть. Эстетика вступила в неравный спор с силами трения и, как водится, победила. Колеса не сделали ни одного оборота..
До Крымской войны оставалось всего несколько лет.
Пы. Сы. Немного музыки в тему:
