В этом году книгой для отдыха стали Литературные воспоминания писателя Амфитеатрова. Порадовавшие меня как легким приятным стилем, так и постоянными встречами со старыми знакомыми по творчеству Дорошевича, Гиляровского и других.
Двумя отрывками из этих мемуаров удовольствием делюсь с читателями сего ЖЖ.
1. Настоящая хуцпа
О разбиравшемся в московском суде деле знаменитого авантюриста Николая Савина аз, многогрешный, узнал от Дорошевича
наменитый корнет Савин, среди массы других дел, обвинялся в том, что он по дороге от Одессы до Константинополя на пароходе обмошенничал какого-то купца, введя его в обман своим камергерским мундиром.
И Ринк начал допрос:
- Расскажите нам, подсудимый, как вы ехали в белых штанах по Черному морю!
Однако читая Амфитеатрова, понимаешь, что "игра была равна" (тм). Знаменитого острослова Евгения Романовича Ринка корнет ловко осадил, намекнув на слухи о его ориентации. (Не то, чтобы при тогдашней московской администрации такое разоблачение чем-то Ринку грозило, но тем не менее):
Его внимание и широкая помощь учащейся молодежи: "Противоестественные наклонности!.." Знаменитый в своем роде всесветный проходимец корнет Савин имел смелость бросить Ринку эту гнусность в лицо даже на судебном разбирательстве. При каком-то романтическо-шантажном эпизоде пестрых похождений этого авантюриста Ринк не удержался от брезгливого замечания:
-- И все-то женщины, и все-то у вас женщины!
-- Ах, господин председатель, - быстро "рипостировал" корнет, - не всем же дано предпочитать мальчиков!
Других же участников процесса Савин просто съел с известной субстанцией:
Надо отдать справедливость корнету Савину. Каторжного остроумия был в нем неистощимый запас. Допрашивает товарищ прокурора:
-- Скажите, подсудимый, вы ухаживали за госпожою такою-то?
-- Имел эту честь.
-- Сделали ей предложение руки и сердца?
-- Нет, но намеревался.
-- А она знала, что вы объявлены несостоятельным должником?
-- А уж этого я не знаю, знала она или не знала.
-- Вы-то сами, значит, - ядовито отмечает обвинитель, - не сочли нужным ей сообщить?
Савин измерил его взглядом презрительного превосходства, явно выразившим - "Ну, и дубина же ты!" - и отчетливо произнес:
-- Скажите, пожалуйста: когда вы ухаживаете за женщиной, что же это, по-вашему, особенно верное средство, что ли, ей понравиться - доложить, что я, мол, моя милая, несостоятельный должник?!
Буйный хохот в публике. Товарищ прокурора, в глупом положении, "больше вопросов не имеет".
По поводу той же дамы допрашивает Савина гражданский истец:
-- Скажите: когда вы выдавали ей векселя, вы уже были объявлены несостоятельным должником?
-- Был. По всем правилам: с пропечатанием в "Сенатских ведомостях".
-- Как же вы решились выдавать векселя?
-- А почему же бы мне их не выдавать?
-- Потому что они недействительны.
-- Так это дело не того, кто выдает, а того, кто их требует и берет.
-- Но ведь моя доверительница не знала, что вы несостоятельный должник!
-- А вольно же ей не интересоваться литературой? Сама виновата: зачем не читает "Сенатских ведомостей"!..
Кстати, в сети нашились мумуары этого Савина. Почитать, что ли?
2. Фейк-ньюс XIX века
Время и место действия - Всероссийская выставка в Нижнем Новгороде (1896), описанная тем же Дорошевичем, Гиляровским и многими другими.
Да, забыл еще две достопримечательности, некоторое время интересовавшие публику, - обе в Сельскохозяйственном отделе по секции скотоводства. Исполинскую свинью, настоящего бегемота по громадности и толщине, - другой подобной я никогда ни прежде, ни после не видывал. Короткий срок, что она была на выставке, собирала к себе восторженную толпу. Разжирело это чудовище до того, что уже не двигалось, а только, лежа, пыхтело, и каждый день ей на шкуре делали насечки, а каждый час обливали ей голову водой, чтобы не околела от удара. Все-таки околела.
Другая достопримечательность - великолепная корова какого-то польского помещика, носившая чрезвычайно громкое имя вроде "Рогнеды", "Предславы", "Дубравы", - была обязана своим мимолетным успехом скандальной молве, будто ее могущественные стати прельстили какого-то одуревшего от "нижегородского обалдения" артельщика, который и застигнут был другими артельщиками au flagrant delit (на месте преступления (фр.)). Должен с прискорбием отметить, что, если к стойлу феноменальной свиньи валом валила хозяйственно заинтересованная серая публика, то полюбоваться на корову с адюльтером не ленились пройтись, несмотря на отдаленность отдела, весьма многие превосходительные и именитые мужи. И вообще, тератическое приключение это взволновало умы и служило предметом пылких дебатов за столами "Эрмитажа".
Неодобрительное, но весьма пространное и подробное рассуждение на тему с цитатами из книг Левита, Числ и Второзакония удостоились мы слышать даже из уст такого высокопревосходительства, которое у самого Победоносцева многолетне оспаривало монополию блюсти религиозность и нравственность русского народа.
Между тем приключения вовсе не было. Непристойную молву пустил не кто другой, как Н.М. Баранов, очень злой выдумщик вообще, а уж в особенности когда он кого-нибудь или что-нибудь ненавидел. В Нижнем он привык к почти самодержавному произволу, без него, вездесущего и вся исполняющего, "ничто же бысть, еже бысть". Поэтому выставка, с ее автономией, была ему - как бельмо на глазу, нож острый. Он попробовал протянуть к ней свою хозяйскую руку, но Витте, Ковалевский и Тимирязев осадили его на первых же порах достаточно выразительно, чтобы он понял, что в Петербурге Министерство финансов сильнее его. Баранов отступил, но обозлился страшно и, сохраняя самый любезный и милый вид человека, даже очень довольного, что на него не взвалили новых забот, пакостил выставке, где и чем только мог. Чего-чего только он не творил, чтобы ее компрометировать - и крупно, и мелко... вот даже до таких сплетен о коровьем прелюбодеянии!
3. Испорченная Пасха
История о том, как Николаю Павловичу как-то испортили Пасху, обычно известна в версии французского художника Верне. Однако Амфитеатров слышал более экуменическую версию этого анекдота:
Савва Морозов смаковал его с восторгом и уверял, что это не хуже даже известного случая, когда прадед Николая, тезка его Николай I, поздоровавшись в пасхальную ночь с часовыми в Зимнем дворце: "Христос воскресе!" - получил мужественный ответ:
-- Никак нет, ваше императорское величество. Ибо один был еврей, а другой татарин.
Ну и на закуску - традиционный простенький мини-свояк:
О ком в Москве ходили слухи, что накануне казни она посетила террориста Каляева и вступила с ним в любовную связь?