Первая из них касается бракосочетания заглавного героя с Варварой Бутягиной (в девичестве Рудневой), дочерью священника и племянницей архиепископа ярославского Ионафана:
Важнейшую минуту своей жизни — венчание с Варварой Дмитриевной — помнил Розанов всю жизнь. В Калабинской церкви было трое: он с невестой и священник Иван Павлович. "И все было хорошо. Тихо. Он все громко произносил, за священника, за диакона и за певчих (читал). По требнику — который мне подарил, в темно-зеленом переплете (с ним я хотел сняться, когда рисовал портрет Бакст)...Когда вышли из церкви, Иван Павлович запер дверь и спокойно передал ключ сторожу, показавшемуся в дверях."
В этой умилительной истории (с Варварой Дмитриевной Розанов счастливо проживет много лет, она родит ему нескольких детей) есть, правда, один нюанс: на момент бракосочетания Василий Васильевич вот уже несколько лет был женат (естественно, церковным браком) на Аполлинарии Сусловой, бывшей любовнице Достоевского. Которая мужа не любила, изменяла ему направо и налево - но разводиться категорически отказалась, поскольку, де, "«что Бог сочетал, того человек не разлучает».
Как же удалось выйти из этого канонического тупика? В лучших еврейских традициях, бе-гашмиюс у-бе-рухниюс, сиречь материальными и духовными средствАми. Во-первых, Розанов намекал, что якобы получил благословение на второй брак у легендарного Амвросия Оптинского. А во-вторых и в главных - впрочем, дадим слово Николюкину:
Молодые прогуливались по главной аллее и уже сделали два тура, когда в боковом приделе Калабинской церкви, что напротив городского сада, отворилось окно и, почти закрывая «зычной фигурой» все окно, в нем показался Иван Павлович — священник, брат покойного первого мужа Варвары Дмитриевны. Он-то и должен был совершить тайное венчанье за 1000 рублей.
Сразу вспоминается Лесков, писавший о событиях более ранних, когда у некого "дяди Никса" тоже возникла проблема невозможности заключить церковный брак:
Гость тронулся, но хозяин <епископ> его опять придержал и добавил:
— А говорят, если здесь неустойка, то к единоверам в Молдавию хорошо съездить: там будто, говорят, никаких затруднений не знают — за деньги эти православные молахи и валдахи не только на матери, а даже и на отце родном женят. Невероятно, а впрочем, чего на свете не бывает! Прощайте!
С тем дядя Никс и вышел от владыки, а через неделю после этого разговора он уже был обвенчан со своею свояченицею, и притом даже несколько меньше, чем за пятьсот рублей, и в Молдавию не ездил.
Отсюда мы учим, что за отчетный период либо благосостояние русского народа возросло, либо тарифы выросли вдвое.
Вторая история случилась сразу же после кончины графа Льва Толстого. Который, как мы помним, был отлучен от церкви, что делало невозможным ни христианское погребение, ни заупокойные службы. И поскольку покойный был не только графом, но и глыбой, матерым человечищем и зеркалом, проблема обсуждалась на самом высоком уровне:
В том же номере газеты, где появилась эта статья, напечатано сообщение о мерах, принятых Синодом 7 ноября в связи с кончиной Толстого. Совещание в покоях митрополита Антония, в котором приняли участие все три митрополита, обер-прокурор Синода Лукьянов и управляющий синодальною канцеляриею С. П. Григоровский, «не нашло возможным снять отлучение, наложенное на покойного 22 февраля 1901 года. Этим постановлением Л. Н. Толстой лишается церковного погребения и возношения за него молитв в храмах… Канцелярия митрополита уведомила через петербургскую духовную консисторию всех благочинных о воспрещении духовенству отправлять панихиду и другие заупокойные богослужения о почившем Л. Н. Толстом. Такое же распоряжение отдано и провинциальным архиереям».
Казалось бы, Roma locuta, causa finita. Однако zдесь же газета не преминула сообщить, что в церкви Мариинского дворца М. А. Стахович, упоминавшийся уже знакомый семьи Толстых, к которому когда-то Толстой адресовал Розанова за экземпляром «Крейцеровой сонаты», обратился с просьбой отслужить панихиду по Толстому. Священник согласился, и 7 ноября панихида была отслужена.
Сколь помню питерскую географию, от Синода до Мариинского дворца можно дойти пешком. Были ли приняты к попу-ослушнику какие-либо меры, и если да, то какие, Николюкин, увы, не сообщает, а других сведений об этом инциденте я не нашел.
Пы. Сы. Ну и еще одна история. В своих "Опавших листьях" Василий Васильевич, в частности, писал:
Кроме русских, единственно и исключительно русских, мне вообще никто не нужен, не мил и не интересен.
(Прочтяв «Колоколе» об ужасном погребении Шуваловского) — на еврейском кладбище по еврейскому обряду, он всю жизнь считался православным). (2 ноября 1912, в ват…).
Было бы крайне интересно узнать подробности этой истории. Но увы, упомянутой черносотеннoй газеты найти в сети не удалось. Возможно, она так и сгинула в ватерклозете, где ее читал Розанов.