Консервативные родители в США призвали к однодневной забастовке. Проще говоря, они решили не пускать в течении одного дня детей в школу. В знак протеста против "сексуального образования" в американских государственных школах. Они не хотят, чтобы их детям рассказывали как правильно надевать презерватив, какие бывают виды сексуального удовлетворения итп.
Прочитав это, аз, многогреный, сразу же вспомнил, что у Ли, среди прочего, сбыча американских консервативных мечт как раз и описана. Всеми красками и во всех подробностях. Так что можно ничего не говорить, а просто цитировать:
Джин-Луиза матери не помнила, вообще не знала, что такое мать, но по большей части и знать не хотела. В детстве ни разу не случалось, чтобы Аттикус ее не понял, и впросак он попал только однажды — в тот день, когда, вернувшись из школы на большой перемене, она обнаружила, что у нее идет кровь.
Она решила, что умирает, и заревела в голос. Прибежали Аттикус, Джим и Кэлпурния: отец с сыном, увидев, в каком она положении, беспомощно воззрились на кухарку, и та взяла это дело на себя....
Время шло, и теперь на переменках она чаще всего сидела с другими девочками под деревом, покорившись своей судьбе, но поглядывая, как играют в школьном дворе мальчишки. Однажды утром, придя, когда все общество было уже в сборе, она обнаружила, что одноклассницы хихикают как-то на редкость сдавленно и сконфуженно, и потребовала объяснений.
— Фрэнсин Оуэн, — сказали ей.
— Фрэнсин Оуэн? Ее несколько дней нет в классе.
— А знаешь, почему?
— Не-а.
— Из-за сестры. Социальная служба забрала обеих.
Джин-Луиза подтолкнула Аду, чтоб подвинулась:
— А что с ней такое?
— Беременная она, вот что такое. И знаешь, от кого? От родного отца.
— Что значит «беременная»?
Смешки прошелестели по всему кружку.
— Значит, ребеночек у нее будет, — ответил кто-то. — Сама не знаешь? Дура, что ли?
Джин-Луиза переварила эти сведения и спросила:
— А отец-то при чем?
— При том, — вздохнула Ада. — При всем.
Джин-Луиза рассмеялась:
— Да ну тебя, Ада!..
— Так оно и есть. Вот на что хочешь спорю: Фрэнсин не это самое, потому что у нее еще не началось.
— Что не началось?
— Месячные, — нетерпеливо сказала Ада. — Могу спорить на что хочешь, их обеих папаша это самое…
— Что? — уже в полном смятении спросила Джин-Луиза.
Девочки прыснули.
— Ты как будто не знаешь, Джин-Луиза Финч! Если будешь это самое после того, как у тебя уже началось, заполучишь ребеночка.
— Да объясни ты толком, Ада-Белль!
Ада обвела взглядом подруг и подмигнула:
— Ну, прежде всего нужен мальчик. Потом он тебя зажимает крепко-крепко, а сам дышит как загнанная лошадь, а потом целует тебя по-французски. Это знаешь как? Это когда просовывают язык тебе в рот…
Звон в ушах не дал ей дослушать повествование до конца. Она почувствовала, как кровь отлила от лица. Ладони взмокли, она пыталась сглотнуть — и не могла. Уйти нельзя: если уйдет — они догадаются. Поднялась, попыталась улыбнуться, но дрожащие губы не слушались. Она сомкнула их плотней, стиснула челюсти.
— …всего и делов-то. Что с тобой, Джин-Луиза? Ты вся побелела прям! Я что — напугала тебя? — Ада улыбалась фальшиво.
— Да нет, — ответила она. — Просто что-то мне нехорошо. Зайду, наверно, внутрь.
Она шла через школьный двор, молясь, чтоб никто не заметил, как у нее подгибаются колени. В женском туалете нагнулась над раковиной, и ее стошнило.
Ошибки быть не могло. Альберт засовывал язык ей в рот. Она беременна.
Имевшихся в распоряжении Джин-Луизы сведений о взрослых нравах и нормах морали было немного, но достаточно: она знала, что ребенка родить можно и не выходя замуж. Как это происходит, она до сегодняшнего дня не знала и знать не хотела, потому что ей было неинтересно, но если какой-то несчастной девушке случалось родить ребенка без мужа, все ее семейство погружалось в пучину бесчестья. До Джин-Луизы изредка доносились пространные рацеи тетушки Александры на этот счет — допустившую Позор Семьи отсылали в Мобил или держали взаперти, чтобы не попадалась на глаза порядочным людям. И члены опозоренной семьи никогда уж больше не ходили с гордо поднятой головой...
Каждое утро она просыпалась, и ее, как котенка, переполняла живая, игривая бодрость, которая тотчас сменялась томительным страхом; каждое утро она ожидала появления ребенка. Днем мысль об этом никогда не уходила далеко и надолго, непременно возвращалась в самые неподходящие моменты и опять вторгалась в сознание, шептала ей что-то насмешливое.
Она искала ребенка в словарях, но нашла немного, поискала рождение — и того меньше. Наткнулась на старинную книгу под названием «Демоны, снадобья и доктора»[39] и перепугалась до безмолвной истерики при виде средневековых кресел для рожениц, жутких щипцов и прочих инструментов, особенно когда вычитала там, что иногда женщин для ускорения родов снова и снова швыряли об стену. Постепенно она собрала сведения, расспрашивая одноклассниц, — дабы не вызвать подозрений, старалась, чтобы от одного вопроса до другого прошла неделя или две...
Ребенок, согласно ее расчетам, должен появиться в октябре — значит, тридцатого сентября она покончит с собой.
В общем, книгу еще раз рекомендую. Хотя она довольно страшная.
